Публикуется по: D. Alioshin. Asian Odissey. London, 1940, p. 268 – . Это беллетризовинные воспоминания колчаковского офицера, бежавшего в Монголию и мобилизованного Унгерном. Доверять им следует с осторожностью, поскольку автор – человек не без воображения. Из участников монгольских событий он, пожалуй, единственный, кто обладал определённым литературным дарованием. При всём том Алёшин – интеллигентный вариант героя одного из стихотворений харбинского поэта Арсения Несмелова:

VI

Фердинанд Оссендовский

Потомок крестоносцев и пиратов

(глава из книги «И звери, и люди, и боги»)

– Расскажите мне о себе и о своих странствиях, – потребовал он.

Я рассказал всё, что, по моему мнению, могло быть ему интересно; казалось, моя история взволновала генерала.

– Теперь моя очередь. Я поведаю вам, кто я и где мои корни … Моё имя окружают такой страх и ненависть, что трудно понять, где правда, а где ложь; где истина, а где миф! Когда-нибудь вы, вспоминая своё путешествие по Монголии, напишите и об этом вечере в юрте «кровавого генерала».

Он прикрыл глаза и, не переставая курить, лихорадочно заговорил, часто не заканчивая фразу, как будто ему мешали договорить.

– Я происхожу из древнего рода Унгерн фон Штернбергов, в нём смешались германская и венгерская – от гуннов Аттилы кровь. Мои воинственные предки сражались во всех крупных европейских битвах. Принимали участие в крестовых походах, один из Унгернов пал у стен Иерусалима под знаменем Ричарда Львиное Сердце. В трагически закончившимся походе детей погиб одиннадцатилетний Ральф Унгерн. Когда храбрейших воинов Германской империи призвали в XII веке на охрану от славян её восточных границ, среди них был и мой предок – барон Халза Унгерн фон Штернберг. Там они основали Тевтонский орден, насаждая огнём и мечом христианство среди язычников – литовцев, эстонцев, латышей и славян. С тех самых пор среди членов Ордена всегда присутствовали представители моего рода. В битве при Грюнвальде, положившей конец существованию Ордена, пали смертью храбрых два барона Унгерн фон Штернберга. Наш род, в котором всегда преобладали военные, имел склонность к мистике и аскетизму.

В шестнадцатом-семнадцатом веках несколько поколений баронов фон Унгерн владели замками на земле Латвии и Эстонии. Легенды о них живут до сих пор. Генрих Унгерн фон Штернберг, по прозвищу «Топор», был странствующим рыцарем. Его имя и копьё, наполнявшие страхом сердца противников, хорошо знали на турнирах Франции, Англии, Испании и Италии. Он пал при Кадисе от меча рыцаря, одним ударом рассекшего его шлем и череп. Барон Ральф Унгерн был рыцарем-разбойником, наводившим ужас на территории между Ригой и Ревелем. Барон Петер Унгерн жил в замке на острове Даго в Балтийском море, где пиратствовал, держа под контролем морскую торговлю своего времени. В начале восемнадцатого века жил хорошо известный в своё время барон Вильгельм Унгерн, которого за его занятия алхимией называли не иначе как «брат Сатаны».

Мой дед каперствовал в Индийском океане, взимая дань с английских торговых судов. За ним несколько лет охотились военные корабли, но никак не могли поймать. Наконец деда схватили и передали русскому консулу; тот его выслал в Россию, где деда судили и приговорили к ссылке в Прибайкалье. Я тоже морской офицер, но во время русско-японской войны мне пришлось на время оставить морскую службу, чтобы усмирить забайкальских казаков. Свою жизнь я провёл в сражениях и за изучением буддизма. Дед приобщился к буддизму в Индии, мы с отцом тоже признали учение и исповедали его. В Прибайкалье я пытался учредить орден Военных буддистов, главная цель которого – беспощадная борьба со злом революции.

Он вдруг замолчал и начал поглощать чашку за чашкой крепчайший чай, напоминающий по цвету скорее кофе.

– Зло революции! … Думал ли кто об этом, кроме французского философа Бергсона и просвещеннейшего тибетского таши-ламы?

Ссылаясь на научные теории, на сочинения известных учёных и писателей, цитируя Библию и буддийские священные книги, возбуждённо переходя с французского языка на немецкий, с русского на английский, внук пирата продолжал:

– В буддийской и древней христианской литературе встречаются суровые пророчества о времени, когда разразится битва между добрыми и злыми духами. Тогда в мир придёт и завоюет его неведомое Зло; оно уничтожит культуру, разрушит мораль и истребит человечество. Орудием этого Зла станет революция.

Каждая революция сметает стоящих у власти созидателей, заменяя их грубыми и невежественными разрушителями. Те же поощряют разнузданные, низкие инстинкты толпы. Человек всё больше отлучается от Божественного, духовного начала. Великая война показала, что человечество может проникнуться высокими идеалами и идти по этому пути, но тут в мир вошло Зло, о приходе которого задолго знали Христос, апостол Иоанн, Будда, первые христианские мученики, Данте, Леонардо да Винчи, Гёте и Достоевский. Оно повернуло вспять колесо прогресса и преградило путь к Богу. Революция o заразная болезнь, и вступающая в переговоры с большевиками Европа обманывает не только себя, но и всё человечество. Карма с рождения определяет нашу жизнь, ей равно чужды и гнев, и милосердие. Великий Дух безмятежно подводит итог: результатом может оказаться голод, разруха, гибель культуры, славы, чести, духовного начала, падение народов и государств. Я предвижу этот кошмар, мрак, безумные разрушения человеческой природы.

Полог юрты внезапно отогнулся, и на пороге вырос адъютант, почтительно отдавая честь.

– Почему вошли без доклада? – побагровел от ярости генерал.

– Ваше превосходительство, наш разъезд задержал большевистских лазутчиков и доставил их сюда.

Барон поднялся. Глаза его полыхали, лицо сводила судорога.

– Привести к юрте! – скомандовал он. Всё куда-то вмиг сгинуло – вдохновенная речь, убедительные интонации – предо мной стоял суровый командир, жёстко отдающий приказ. Барон надел фуражку, взял бамбуковую трость, с которой не расставался, и стремительно зашагал из юрты. Я последовал за ним. Перед юртой под охраной казаков стояли шесть красных солдат.

Барон подошёл к ним и несколько минут внимательно всматривался в каждого. На его лице можно было прочитать напряжённую работу мысли. Наконец он отвернулся, сел на ступени китайского дома и глубоко задумался. Затем снова встал, приблизился к лазутчикам и теперь уже решительно, касаясь плеча каждого задержанного, разделил их на две группы – «ты налево, ты – направо»; в одной оказалось четыре человека, в другой – два.

– Этих двух обыскать! Наверняка комиссары! – приказал барон, а у остальных спросил:

– Вы мобилизованные большевиками крестьяне?

– Так точно, ваше превосходительство! – выдохнули испуганные солдаты.

– Идите к коменданту и скажите, что я приказал зачислить вас в свои войска! У двух других оказались при себе бумаги комиссаров Политотдела. Нахмурив брови, генерал медленно отчеканивая слова, распорядился:

– Забить их палками до смерти!

Повернувшись, он удалился к себе в юрту. Беседа наша уже не клеилась, и я, откланявшись, ушёл, оставив генерала наедине со своими думами.

После обеда в русский торговый дом, где я остановился, зашли несколько офицеров Унгерна. Мы оживлённо болтали, когда за дверями послышался автомобильный гудок, заставивший офицеров мгновенно замолчать.